ГАНС-ПИТЕР РИЗЕ
ГЛУБИНА ЦВЕТОВОГО ПРОСТРАНСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ АЛЕНЫ КИРЦОВОЙ
Почти всегда, по крайней мере психологически, первая встреча с произведением искусства имеет решающее значение для оценки и классификации последующих работ художника. Обстоятельства, при которых я впервые увидел одну из картин Алёны Кирцовой, трудно назвать благоприятными, и вряд ли можно говорить о полном знакомстве с произведением, как таковым. Картина висела в гостиной художницы, которая также служила ей мастерской, в одном из немногих оставшихся деревянных домов в центре Москвы, похожим на романтическую русскую "избу" - по крайней мере, для стороннего посетителя. Из-за сумрака в комнате я едва смог разобрать какие-либо детали картины. Она была выдержана в темных тонах переливов фиолетовых оттенков, и поначалу казалась не более чем еще одним темным пятном или глубокой тенью на и без того темной стене. В течение вечера картина постепенно очаровывала меня, открывая свою скрытую глубину. Подобно некоторым теням в темной комнате, она всё более определяла своё пространственное присутствие, скорее воображаемое, чем реальное, казавшееся удивительно нематериальным и в то же время явным. Темный слой краски, цвет контуров этого цветового пространства, становились все более прозрачным. Казалось, что поверх него находится несколько слоев цвета, и со временем возникало ощущение, что видимый верхний слой на самом деле не существует, а является лишь оптической суммой всех цветовых слоев под ним: они просто конденсировались на поверхности, образуя оптический эффект. Этот странный и захватывающий фокус остался непонятным мне тогда, но произвел глубокое впечатление.
Вскоре после этой встречи я посетил выставку Алены Кирцовой в Московском Университете и с нарастающим отчаянием пытался снова увидеть "мою" картину и испытать то первое чувство. Тщетно! Картины, освещённые дневным светом, висели на стене как обычные экспонаты, и в этой обстановке они не только не хотели раскрывать свою тайну, но, казалось, даже упрямо отрицали её наличие.
После более длительного знакомства с творчеством этого исключительного живописца я осознал чрезвычайную степень того, насколько работы Кирцовой зависят от окружающей среды, от их "презентации". Это отнюдь не техническая проблема, которую можно решить с помощью освещения или развески картин. Как однажды заметил критик, знакомый с творчеством Алены Кирцовой, проблема метафизическая, в том смысле, что эти картины представляют собой форму психологической самоидентификации. Однако сама художница не согласна с такой интерпретацией восприятия только её личностного фактора. Это опыт, который она вынесла из своих ранних попыток писать словами, когда она чувствовала необходимость выразить "то, что уже было внутри меня и не имело возможности развиться, трансформироваться в нечто новое". Это "нечто новое" - трансформация экзистенциального отношения к жизни в живописную форму. И не в последнюю очередь, возможно, именно время, вложенное в процесс написания картины, которое можно рассматривать как время, параллельное времени жизни, и создает ту таинственную глубину, которая сразу обращает на себя внимание в картинах Кирцовой. Если поместить эти картины и более поздние объекты со стеклом в контекст непосредственного производства искусства, они рискуют, прежде всего, потерять свою уникальность.
Ранние работы художника, ориентированные на реальные пространства и их перспективы, с их четко очерченными поверхностями, было бы легко классифицировать как живопись "hard-edge". Однако это означало бы упустить из виду типичное для этого художника усиленное внимание к визуальной реальности, так же как сведение её более поздних картин к сравнениям, например, с Ротко, Риманом или Гирке, не учитывая производный элемент времени - включая его психологические элементы, вытекающие из реальной жизненной ситуации. Для Алёны Кирцовой характерно, что она оставила в прошлом категории абстракции, поэтому они больше не подходят для оценки её работ. По словам Александра Боровского, в связи с этим новым искусством следует говорить о "пост-живописной абстракции"; он ставит под сомнение не правомерность технического термина, а скорее живописное сознание, созданное абстрактным искусством, - сознание, которое это поколение художников уже оставило позади себя. В этом смысле в работах Кирцовой можно заметить еще один интересный феномен, который она разделяет с некоторыми художниками своего поколения, но который кажется особенно выраженным в её случае.
Именно почти консервативной "культуре живописи" она обязана тем впечатлением, которое сразу же производят её картины на зрителя. Ни в одной из ее картин нет даже намека на попытку добиться эффектности. Напротив, они создают ощущение - так и хочется сказать: как у старых мастеров, - добротно сделанных работ. Но это только технический аспект современного сознания, отражённый в этих картинах. То, что идет еще дальше и составляет подлинно новое в этих произведениях искусства, - это почти спонтанное включение бытия во всей его сложности. Посредством искусства противоречия, являющиеся примером этого существования, становятся процессом гармонизации. Необходимое усилие, видимое в работе художника и вливаемое в нее, создает глубину произведения, которая в данном контексте представляет собой трансформацию сложности.
Алена Кирцова описывает этот процесс трансформации, который присутствует в её работах, являясь свидетельством их написания, как процесс "роста и созревания" - процесс, который происходит вне контроля её художественного замысла, тем самым играя в некотором роде автономную, конституирующую роль в её искусстве.
Тем не менее, этот процесс настолько эстетически контролируется и, следовательно, подчиняется законам художественного творчества, что чисто художественные изменения и развитие - если хотите, формального характера - очевидны в работах.
Глубина цветового пространства, характерная для многих картин Алены Кирцовой, ее косвенное отношение к свету, как к некоему нематериальному отражению цвета, неожиданно проявляется и в её последних объектах с битым стеклом. Но и здесь видна попытка синтеза разрозненного, неравного и разнородного. Однако в объектах со стеклом несхожесть элементов не проистекает из реальности, а создается художником путем разбивания бутылочного и другого стекла.
Этого художника интересуют не столько эффекты, возникающие в результате разбитой формы, сколько способность частей быть рекомбинированными на метауровне как часть новой тотальности. Художника интересует не воображаемое единство разрушенной формы (которая навсегда останется разрушенной), а высвобождение существующих, но невидимых возможностей, связанных со светом. Эти возможности можно также назвать метафорическими компонентами, которые, по сути, неизменно отличают искусство Кирцовой и без которых было бы утрачено существенное измерение и даже часть её идентичности.
1996 г.
